Бабы заохали да заплакали. Лина думала со слезами на глазах: "Вот почему у меня болело сердце, когда Гришу провожали". Гришу сразу отправили на фронт на передовую. Вскоре забрали на фронт почти всех мужиков, в том числе и Михаила (брата Лины). Вся деревня стонала и рыдала - кто переживал за мужа, кто за сына. Лина переживала за своих дорогих братьев. Оля осталась с маленькой Ниночкой на руках, до ещё Катя и Лина. Оля работала в колхозе, Лина водилась с Ниночкой и за Катей присматривала.

Умер отец Оли и она решила поехать жить в свою деревню к матери. Лина хотела остаться в своем доме, Оля возмутилась:
- Ты подумай, как ты будешь жить одна? И что Миша скажет? Нет и нет, я тебя не оставлю, поедем вместе в Килейку.

В Килейке Лину подрядили работать в поле. Время было пахотное; единственный трактор, да и тот без конца ломался. Коней не хватало. Решено было подключить коров. Выбрали бабёнок посильнее и поздоровее. Запрягали корову с плугом, женщина за плугом вместо мужика, а корову ведёт за верёвку другая - послабее. Называлась эта профессия - "водила". Вот этой водилой и стала Лина.
Пахарем была татарка Сафира. В деревне на треть жили татары и они не признавали никаких "дядей" и "тётей", называли друг друга только по имени и от русских требовали того же. Сафира была деловая, много не говорила. Упрётся в плуг руками, а сама следит за коровой и бороздой. Иногда спокойно говорит:
- Лина, веди корову ровнее, так, чтобы она шла по борозде, а сама иди рядом с бороздой.
Сафира свистнет, Лина потянет за поводок и процесс пошел. Сафира была довольна коровой и водилой - норму выполняли и даже немного перевыполняли.

Неожиданно корова захромала, Сафира посмотрела: на ноге прокол и вокруг раны нарывает. Пришлось корову заменить, дали другую. Эта другая просто не хотела, чтобы на ней пахали. Всячески изворачивалась, кидалась из одной стороны в другую; пройдет метров десять и снова дурит. Полдня промучились, даже один ряд не вспахали. Сафира с ней и по-русски и по-татарски, а она встанет и всё тут. Вышла из терпенья Сафира, да как заматерится по-русски. Корова рванулась в сторону, Лина не удержала повод, упала, корова наступила ей на ногу. Кожа на ноге была содрана до кости, кровт и грязь перемешались. Сафира промыла как могла рану, сняла с Лины платок, завязала ногу. Что делать? Корову оставить нельзя, девочке помощь нужна. Распрягла корову, привязала к берёзе.
-Сиди, - говорит, - я на тракторный стан сбегаю.
Приехала верхом на коне, посадила Лину впереди себя и увезла в деревню.
Вечером приехала Оля, очень расстроилась, просила мать полечить ногу Лине; та наотрез отказалась. Пришла тётя Саня, сноха Оли, вылечила ногу Лины за девять дней.

Лину отправили работать прицепщицей с трактористом. Трактористом был дед Назар, славный, простой шутник:
- Я с тобой, дочка, проведу только один инструктаж и ты готовая прицепщица.
Надо было ходить за трактором когда много налипнет земли на плуг или накрутится трава, остановить трактор, всё почистить. И снова поехали. На поворотах ждать, когда трактор развернётся, накладывать петлю плуга на прицеп трактора, втолкнуть штырь, и снова поехали. Вот и вся премудрость.
Пахота закончилась, боронили тоже с дедом Назаром. Чистила зубья бороны вместо плуга - вот и вся разница.

Ольга уехала с зерном в Шумиху, бабушка ушла в соседнее село к родственникам. Лина зашла к тёте Сане предупредить, чтобы она сказала Оле, что ушла домой.
- Правильно, - сказала тётя Саня, - привыкай к самостоятельности, в родном селе не обидят, а здесь тебя бабка изведёт. А за Олю не переживай, они помирятся, родные ведь.
Лина пошла собираться, тётя Саня прикатила тележку:
- На ней будет удобно везти, она легко бежит.
Уложила свои пожитки: книги, тетради, письма Гриши с фронта, подушку, валенки да пальтушку. Сверху посадили Ниночку, ей было три годика. Давно бы ушла от греха подальше, да с Ниночкой не могла расстаться. С пелёнок её вынянчила, сильно её любила, да и девочка любила свою "няню".
Поехали по улице: Ниночка на тележке, Лина везёт, Катя рядом идёт. Вышли из деревни - пора прощаться. Взяла Ниночку, поцеловала, а она плачет:
- Не бросай меня, нянечка моя дорогая, я хочу с тобой.
Лина плачет, Катя тянет сестричку домой, она вырывается, бежит и кричит:
- Я не хочу к бабушке, я с тобой буду жить, моя дорогая нянечка.
Сердце Лины лихорадочно бьётся, слёзы бегут по щекам и шее, а Ниночка подбегает и лезет в тележку, кричит охрипшим голосом:
- Возьми меня с собой!
Катя не может её удержать. Спасибо, тётя Саня пришла, видимо, наблюдала за ними, взяла Ниночку на руки и понесла. Лине сказала:
- Иди быстрее и не оглядывайся.

До соседней деревни четыре километра шла в слезах, не могла успокоиться, заболела голова. Вышла из деревни, нашла лужицу с чистой водой, умылась, немного отдохнула, попила воды, подумала: "Надо шагать, из двадцати километров прошла всего четыре, засветло надо добраться".

Не доходя до родной деревни, остановилась, посмотрела, дома плохо было видно, но свой она узнала сразу, он был крайним.
Пройдя ещё немного, увидела - бабы косят сено. Они остановились, увидев её, узнали. К ней бежала женщина, что-то кричала. Лина узнала тётю Улю, мамину сестру:
_ Что, племяшечка, домой пришла?
Лина спросила:
- Дрова из нашей ограды не растащили?
- Дрова-то не растащили, но хозяева там другие. Вы только уехали, туда поселили агронома с семьёй.
Лина села на траву, обхватила колени руками и горько заплакала.

Лина остановилась у тёти, на следующий день сходила на кладбище к маме, поговорила, оставила цветы.
Обратным путём зашла к бабе Кате, она болела, совсем недавно получила похоронку от сына. Лина утешала как могла, но была ещё слишком молода, чтобы помочь материнской беде. Работала в колхозе на разных работах, но всегда не с ровесниками, а с бабами.
На днях Линины подруги работали в поле на прополке, а её послали с бабами пшеницу таскать из амбара на просушку. Таскали пудовками, - она не могла поднять пудовку, тянула её волоком до дверей, потом выходила наружу и, спустившись, ставила пудовку на плечо и несла.

Набралось пять человек: два мальчика и три девочки - Фрося, Маня и Лина. Матери плакали, вот уже до детей добрались. Забирали с милицией, насильно. О Фросе и Лине никто не плакал.

В Областном Управлении трудовых резервов было много молодёжи из сельских районов. Фросю, Лину и Машу направили в РУ №9, а мальчиков Шуру и Федю - в РУ №2.
Началась её городская жизнь. Ещё до нового года сбежали все, кроме Лины. Она о побеге не думала - бежать ей было не к кому и незачем.
Лину зачислили в группу №12 слесарей-инструментальщиков, где мастером была Мальцева Ольга Кузьминична. Новая жизнь оказалась совсем не такой, о какой она мечтала. А мечтала Лина Рогозина о деревенской жизни в своем доме: растить овощи, работать в колхозе, завести корову и кур, посадить много цветов.
Мастер Оля Кузьминична была молодая, но в меру строгая и требовательная, в группу набрали тридцать человек, вскоре осталось двадцать семь, трое сбежали.
Собрала она всех и сказала:
- Время военное, надо помогать фронту. Я научу вас делать инструмент: молотки, отвёртки, плоскогубцы, кусачки, дрели, ножовочные станочки, циркули. Один день будете ходить на теорию в этом здании и один день на практику в мастерские на территории завода. В воскресенье выходной. С этого дня вы учащиеся трудовых резервов.

Выбрали старосту Соню Матвееву. Кормили в столовой три раза в день. Питание было скудное: хлеб из грубых зерновых отходов был тяжёлым, кусочек казался совсем маленьким, капуста варёная, суп с мороженой картошкой, в нем плавало несколько крупинок, каши две ложки и очень редко - вермишель. Хлеб съедали не дождавшись супа, а суп выпивали через край. Многие роптали: "Так и ноги протянешь".
Но Лина говорила:
- Надо понимать, наши отцы и братья на фронте воюют, им нужен хороший хлеб и хорошие продукты, а в училище ещё никто с голоду не умер.

На практике было труднее, не было заготовок для инструмента. Ходили по заводу, собирали отходы производства, разные обрезки, болванки, прутья. Сначала научились занимать правильную стойку, правильно держать напильник, рубить зубилом металл, пилить ножовочным полотном, читать чертежи. Как только были освоены азы производства, мастер сказала:
- Вы уже умеете пилить, рубить и резать. Начинаем изготовлять инструмент; начнём с молотка и пойдём к сложному, но уже сейчас вы должны знать: любой инструмент, сделанный на "хорошо" и "отлично", будет отправлен на фронт. Принимать будет комиссия.

Лина находила болванки, рубила, пилила, размечала и снова пилила. После деревни завод казался очень шумным и грязным. Кругом были горы металлической стружки, а возле двух литейных цехов были огромные насыпи отходов литейного производства. Ходила Лина по заводу в поисках обрезка для циркуля и так ей захотелось домой, в родительский дом, на чистую зелёную улицу, в лес за огородом, покачаться на качелях.Вдруг услышала бульканье, остановилась, огляделась. Среди двух ржавых насыпей увидела струйку очень чистой воды, которая пузырилась, превращалась в рыжий ручеёк и уходила в почву.
засмотрелась и не заметила как к ней подошел старичок в рабочей одежде, положил тихонько Лине руку на плечо и сказал:
- Что, дочка, наблюдаешь, как Игуменка плачет?
- Какая Игуменка?
- Лет с десяток тому назад здесь протекала маленькая речушка, вода была в ней чистая, как слеза. Пили люди из неё воду, зачерпывая ладошками. иногда приходили и набирали в бидоны. Люди ухаживали за ней, чистили и убирали каждую палочку. Пришли другие люди, всё перекопали, зарыли. Вот и плачет до сих пор Игуменка горючими слезами.

С теорией были большие трудности, так как программа была рассчитана на шесть классов, а Лина закончила только четыре. Многое не понимала, спрашивала у тех, кто закончил шесть классов. Одно как-то успокаивало, что почти все были такие же грамотеи, как и она. с практикой всё было хорошо, быстро усваивала всё, что говорила мастер. Физическая нагрузка её не пугала. Всё было интересно.
Лина старалась изо всех сил, работала без брака, все, сделанные её руками, изделия оценивались на "хорошо" и "отлично" и отправлялись на фронт. "Может, моими кусачками братья раскусывают вражеские заграждения", - так думала она.

В 1943 году, зимой, за хорошие производственные показатели ей дали четыре дня отпуска. В Шумиху ехала сначала на подножках, потом кондуктор пустила её в тамбур.
...Встреча была неописуемой: Ниночка бросилась ей на шею, целовала в щёки и лоб, верещала от радости и говорила:
- Я тебя больше не отпущу никуда. Я тебя ещё больше люблю, моя дорогая нянечка!
... Наутро выпал снег, его навалило столько , что завалило баню вровень с крышей. Отгребали снег, чтобы добраться до пригона, - покормить и попоить корову. Через день надо оправляться обратно. Лина очень переживала - как выбраться отсюда? Оля успокаивала:
- Ничего, не снимут с тебя голову, если на два дня опоздаешь. Уляжется снег, увезём тебя на тракторе до трассы и уедешь.
- Голову не снимут, но больше никогда, даже летом, отпуск не дадут.
В день отъезда Оля пошла к председателю просить трактор.
- Ты в своём уме? Трактор посадим и до весны не вытащим, а он ремонта требует.

Оля просила:
- Оставь свой бушлатик, он тонкий, - надень хоть фуфайку, и на ноги валенки старенькие надень, их потом не жалко выбросить.
- Нет, - говорила Лина, - без формы в училище делать нечего, с этим очень строго.
Провожала Оля свою неугомонную золовушку и наговаривала со слезами:
- Что за жизнь пошла, даже дети отвечают за свои поступки. Ты хоть дорогу-то хорошо знаешь? её занесло.
- Хорошо. Не заблужусь, - ответила Лина.
Расстались с трудом. Лина шла по твёрдым сугробам, иногда проваливаясь, выбиралась и снова шла. День был морозный, но тихо, ветер стих ещё ночью.
И всё же с дороги она где-то свернула; поняла это и почувствовала страшную усталость, села и не заметила как уснула. Снова пошел снег, Лину почти занесло, когда на неё набрёл охотник, дед из ближайшей деревни. Положил на лыжи и притащил домой. Девочка была заморожена; не дышала, не гнулись руки и ноги.
Собрались соседи; советов было много, как её оживить. В дом не заносили, оттирали снегом и самогоном, лили в рот почти горячее молоко, ноги и руки сгибали и разгибали, потом занесли в дом, уже остуженный. Лина пришла в себя, не понимая, где она, и что за люди около неё. Только через день стала немного соображать. Нос и губы были обморожены до пузырей, пальцы рук сгибались плохо. Через два её отправили в Шумиху. Всё это было. Она даже не знает, как звали старика, который её спас и как называется деревня.
тётя Авдотья на следующий день пошла с Линой на вокзал, дала проводнице что-то в узелке, и та пустила в тамбур.

Очень боялась Лина наказания; сразу её вызвали с мастером к директору. Когда они зашли, в кабинете сидел директор, его помощник по воспитательной работе и Лидия Николаевна. Директор предложил сесть и спросил:
- Сколько тебе давали отпуска?
- Четыре дня.
- А ты сколько отдыхала?
- Семь дней.
- Значит, ты прогуляла три дня?
- Да.
- А теперь расскажи честно и подробно - почему прогуляла?
Лина рассказала всё как было. Слушали её очень внимательно.
- Ждешь наказания? - спросил директор.
- Да, - еле слышно сказала "прогульщица".
- А наказания не будет.
Все заулыбались; Лине вроде не положено улыбаться, но она не могла удержаться и губы сами расплылись в улыбке. Ольга Кузьминична тоже облегчённо вздохнула, на неё все обратили внимание. Директор сказал:
- А теперь иди, учись, навёрстывай упущенное.
Так благополучно закончилось опасное путешествие, даже не верилось.

Вскоре Лине предложили вступить в комсомол, она спросила:
- А разве я достойна?
Лена, комсорг училища, ответила:
- Недостойных мы не берём.
Лина к вступлению отнеслась серьёзно. Устав выучила, чуть ли не назубок; ей дали вопросы, которые обычно задают при приёме. В райкоме задали шесть вопросов и на все она чётко ответила, была принята единогласно. Ходили на приём в райком пять человек; всех приняли, но не всех единогласно, велели выучить устав. Вернувшись из райкома, Лена, комсорг, сразу дала Лине три небольших поручения в своей же группе. Через день она пришла в комитет комсомола и доложила о выполнении. Лена удивилась, что быстро и сразу последовало новое поручение. Так началась Линина общественная деятельность.

Сбежала из училища староста группы Соня Матвеева.Старостой избрали Лину Рогозину; кроме учёбы и старосты, ей поручили возглавить работу стенной газеты "БОКС" - Боевой орган Комсомольской сатиры. Эта работа сразу увлекла Лину, к этому времени она начала сочинять небольшие четырёхстишия. Сначала ходила по группам, просила мастера написать заметку, если не писали, просто говорили о том или ином факте, - она по этому поводу писала четырёхстишие. Художник училища, Саша Борманов, рисовал карикатуру. Этот лист вставлялся в раму под стекло и - готово. Карикатуры были положительные и отрицательные, но воспринимались все с интересом. Вскоре поручили стенгазету "За отличные мастерские". Пояснили - эта газета будет отражать чистоту и порядок. Вроде бы не сложно, - согласилась. Потом стали подавать заметки мастера групп о производстве и даже об учёбе.

Лина много слышала, как Хитрюк (зам.директора по учёбе и производству) наказывает за опоздания и особенно за прогул. Это был просто гигант-человек: высотой два метра, широк в плечах, чёрные густые волосы, чёрные жгучие глаза, а голос как у Поля Робсона, басистый и громкий. Он был грозой училища. Вся дисциплина держалась на нём. Иначе в это тяжёлое время было, наверно, нельзя. РУ №9 в городе считалось лучшим по учёбе, производству и дисциплине.

Организовали курсы медсестёр милосердия. Лина была в этом списке первой; три месяца училась без отрыва от учёбы. Учёба была, видимо, очень продумана - преподавали самое главное и всё чётко объясняли. Через три месяца все пятьдесят девочек умели перевязать рану, сделать искусственное дыхание, наложить жгут и гипс, как и при каких заболеваниях какие давать таблетки и ещё много чего. Отдельно, по желанию учили, как прочистить кишечник и даже как зашить резаную рану. Лина и ещё две девочки получили свидетельство "Сестра милосердия общего профиля", остальные - "Сестра милосердия по оказанию первой помощи". Учили их обращению с ранеными при погрузке и выгрузке из вагона и транспорта. Учили писать и читать письма. Успокоить раненого.

Только закончились курсы, в училище приехала капитан-военврач; собрала всех девочек в комитете комсомола. Она объяснила, что очень нужны сёстры милосердия, в город часто приходят поезда с ранеными.
- Ваша задача пока, встретить поезд, выгрузить раненых из вагона и погрузить в машину, привезти в госпиталь и передать в руки санитаров. Как всё это сделать, вас научили. Сейчас выберите себе командира санитарной дружиы. Помните, что вы должны подчиняться ей сразу и беспрекословно, по законам военного времени; поэтому, прежде чем поднять руку, подумайте хорошо, кто этого достоин.
Несколько девочек назвали Рогозину Лину, против не было, проголосовали единогласно.
Когда вопрос был решён, капитан сказала:
- Командир не выбирается, а назначается, ноя настояла на выборах, и я спокойна за ваш отряд и за вашего командира. Я советовалась с преподавателем и она советовала Рогозину. Так Лина, деревенская девочка, хрупкая, ранимая, готовая подчиняться другим, вдруг становится руководителем пятидесяти девочек. Они из разных групп, из её группы семь девочек - их она хорошо знала, а придётся узнавать и других; для этого надо подружиться с каждой из них, а где брать время? Его может не хватить при такой нагрузке. Пробовала поговорить с Леной, чтобы освободили от редактора стенгазеты:
- Ты что? Теперь тебя Хитрюк ни за какие коврижки не отдаст; я ещё не слышала, чтобы он так отзывался о ком-либо, как о тебе.

Поздно вечером позвонили с вокзала, позвали к телефону Рогозину. Как всегда, дежурный мастер послал учащегося своей группы позвать в приёмную. Лина знала, что если звонят с вокзала - значит, привезли раненых. Дежурный по вокзалу сказал:
- В двенадцать часов прибудет эшелон с ранеными, надо вывезти пятнадцать человек.
Она вела строгий учёт очередности. На этот раз начала с группы №4, в этой группе три девочки были в дружине. Двое встали нормально, а третья забастовала:
- Отстань, спать хочу, только успела уснуть, - закрылась с головой и спит.
Отступить от очерёдности Лина не могла, чем хуже другие? Подняла других: вставали нехотя, но понимали, что надо, и собрались. Подошла снова к Горшковой:
- Зина, вставай! Уже все готовы.
Зина обозлилась и со всей силы пнула Лину в живот. Она упала на соседнюю койку; соседка сначала испугалась, а когда проснулась, вместе с Зиной стали ругаться матом. Убеждать было некогда, заменить - значит, дать возможность другим поступать также. Не обращая внимания на ругань, Лина ласково сказала:
- Зина, у тебя отец и брат на фронте, а вдруг кого-то из низ привезли, - ты меня поняла?
Зина встала, без единого слова оделась и вышла. Этот случай был не единственный, были и другие, но без мата. Тогда Рогозина утешала себя, что всё же удалось поднять. Она понимала их как никто: голодные, зимой и осенью в комнатах холодно, спать ложились вдвоём, чтобы быстрее согреться, уставшие и нервные, ночь, а тут - она.

Раненых привозили обычно ночью.Санитарная дружина встречала указанный вагон, машина стояла на перроне. Сразу. как только останавливался поезд, подходила грузовая машина задним бортом, а девочки укладывали трап. Сначала выводили тех, кто мог хоть немного ходить, садили на лавку у борта, потом стелили брезент и выносили сидячих. Смотреть со стороны было жалко, девочки подбегали, брали под руки раненого, ещё двое держали снизу. Так выносили и садили на брезент. Четыре девочки ехали в машине стоя, держась за кабину. В госпитале помогали санитарам снять раненых. Ехали за "лежачими", их заносили в кузов на носилках и вместе с носилками опускали на пол. Когда раненых было много, давали две машины. На этом работа санитарной дружины не заканчивалась: ходили в госпиталь, читали книги, писали письма. Лина просила участников художественной самодеятельности выступить перед ранеными с небольшими номерами. Читали стихи, пели, иногда танцевали небольшой группой. Всё это негласно входило в обязанности командира санитарной дружины.

Когда Рогозину избирали в комитет комсомола, ей поручили бытовой сектор, но Хитрюк просил дать ей учебно-производственный. Лена говорила, что Рогозина перегружена, а он отвечал:
- Так разгрузите, - эта работа важнее других.
Можно было с кем угодно спорить, только не с ним. Теперь обязательно два раза в неделю Лина являлась с отчётом о проделанной работе.

В ноябре 1944 года готовилась областная конференция ВЛКСМ, проводилась она в обкоме комсомола. Лена Трофимова собрала комитет комсомола, надо было избрать от училища пять человек делегатов. Рогозину назвали первой, Лине это не очень было приятно, можно бы и других, в училище триста комсомольцев. Но отказываться, значила набивать себе цену; и начнутся доказательства, что от тебя больше пользы, другие посидят и забудут, о чём говорили. Не нравилось в конференциях, что они длились слишком долго: начинали вечером в шесть часов и обязательно до двенадцати ночи, на другой день полностью с утра до ночи. Один час работы, двадцать минут перерыва. Особенно не по душе было, когда каждый выступающий называл имя Сталина, при этом все вставали. Лина думала, зачем и кому это надо?

Перед началом конференции к Лене подошел секретарь райкома Бутузов, спросил:
- Кто у вас пишет стихи в "БОКС"?
- Всё делается под руководством Рогозиной и даже мне неизвестно, кто поэт.
Бутузов обратился к Лине:
- Конференция будет длиться два дня, надо разрядить обстановку, художник есть, поэта нет. По вашему примеру хочется выпускать "БОКС" на каждом перерыве. Прошу, пожалуйста, назови фамилию и мы его вызовем сюда поработать.
- Его нет - он выпустился. Могу я попробовать.
Бутузов обрадовался:
- Хорошо! Слушай внимательно выступающих и пиши короткие четверостишия. Художник нарисует. Всё должно быть готово к перерыву.

Весь вечер и весь следующий день, каждый перерыв участники конференции собирались у стенда, равнодушных не было. Естественно, кого критиковали - возмущались, но таких было мало, в основном карикатуры и стихи были дружеские. Конференция оживилась, появился живой интерес. На перерыве Саша Бутузов подошел к Лене с Линой и стал благодарить и хвалить Лину. Она, чтобы прервать похвалу, сказала:

Плести стихи ума не надо -
Лишь к людям чувствовать любовь,
Заказ ваш выполнен. И что же?
Заказов ожидаю вновь.

Это было сказано спонтанно.

Училище готовилось к выпускному вечеру - это событие было главным. Учебная часть подготовила аттестаты зрелости, дирекция - почётные грамоты, премии, благодарности;специально созданная комиссия готовила застолье для выпускников, сотрудников и приглашённых. Уже целую неделю в "Красном уголке" гремела музыка и песни. Одним словом, готовили большой концерт художественной самодеятельности. Так отмечался каждый выпуск.

У Лины была подруга Маша Вершинина, тоже активистка: пела в хоре и читала стихи, у неё была отличная дикция и мимика. Когда она читала стихотворение о Зое Космодемьянской, многие вытирали слёзы.
В этот раз она прочитала стихотворение, от которого Лину бросило в жар, - Маша читала стихотворение Лины. Подружка знала, где Лина прячет тетрадь со стихами. Тайком выписала и выучила стихотворение. Лина даже Маше не читала и вообще, кроме Маши, никто не знал, что она пишет. Лина знала, что стихи плохие, сырые и корявые, стыдилась их показать. Тем более, это стихотворение напрямую называло то фамилию, то имя. В самом конце говорилось:

Я ненавижу лгунов и рвачей,
я против всякого сброда;
Кто поведёт против этого зла,
С теми в огонь я и в воду.
(Это она написала в пятнадцать лет)

Можно представить положение Лины. Маша прочитала, поклонилась и ушла за кулисы. Аплодисменты гремели как никогда, её потребовали на сцену, требовали - кто автор...
Лине захотелось превратиться в букашку и залезть в щель. Маша хотела убежать со сцены, но её вытолкнули снова и она сказала:
- Это написала Лина Рогозина.

... Лина убежала в общежитие. Тетрадь лежала на месте, в тумбочке под фанеркой - как бы двойное дно. Забежала снова в комнату гигиены, там почти всегда топили титан и под ним горел огонь. Лина бросила туда тетрадь, закрыла дверку. Она была настолько возбуждена, что не могла даже плакать.
- Всё, - говорила она, - сгорела бездарная писанина, и надо Маше спасибо сказать. Спасибо за то, что она украла тетрадь? За то, что опозорила перед всем училищем? Нет, Вершинина, такая подруга мне не нужна.
Маша нашла Лину и принялась просить прощения, оправдывать как-то свой поступок.
Лина её не слушала, просто отказалась от неё. Вернулась из Москвы Татьяничева, позвонила Лене, что готова встретиться с Линой Рогозиной. Лена вызвала Лину и с радостью сообщила о звонке Татьяничевой.
- К ней я не поеду, писать стихи тоже никогда не буду.
Лена пыталась уговорить поехать без тетради.
- Нет. Сгорела не только тетрадь...

В город продолжали привозить раненых, обязательно два раза в неделю, сандружина бежала на вокзал, как всегда, ночью. В ноябре 1944 года Рогозина вывела пятнадцать человек. Раненых было немного, но в основном лежачие. Сделали две ходки, остался один тяжело раненый. Шофёр сказал, что приедет за ним. Девочки вернулись из госпиталя пешком и сказали, что машина сломалась. Найти машину ночью невозможно.
Рогозина принимает решение - нести раненого на носилках. Оставила восемь человек, остальных отпустила. Несли попеременно четыре девочки, каждая за одну ручку носилок. Погода была скверная: грязь, лужи покрытые льдом. Пошли через Переселенку, дороги никакой, грязь и лёд. Надо было перейти две железнодорожные насыпи. Трудно представить: четыре девочки несут больного на носилках, то поднимаются вверх, то опускаются вниз, изворачиваются; одни опускают носилки почти до земли, другие поднимают почти до плеч. У Рогозиной на ногах были брезентовые ботинки с пришитой резиновой подошвой, подошва оторвалась и держалась на носке, шагать мешала. Когда её сменили, она оторвала подошву и выбросила, а потом и ботинок, который болтался на щиколотке. Так добрались до госпиталя, едва держась на ногах. Когда раненого забирали санитары, он попросил:
- Дайте посмотреть на этих маленьких и мужественных санитарочек.
Девочки подошли к нему, он внимательно посмотрел на каждую из них и сказал:
- Когда вы несли меня, я думал, случилось бы чудо - превратился бы я в гиганта с длинными руками, захватил бы вас всех и понёс через насыпи и ни одну бы не уронил. Вы уже правильные и чуткие люди. Из вас получатся хорошие жёны и матери! Храни вас Бог! - Глаза его наполнились слезами, и он тихо сказал: "Несите".

Санитары унесли его, а девочки думали о своих родных, что были сейчас на фронте, как они там, что с ними. Лина стояла, опираясь на одну ногу, вторая болела. Санитарка баба Тася увидела, что Лина стоит на одной ноге в ботинке, а другая - в одном носке. Подбежала, посадила на стул, сдёрнула носок, заохала и принесла тазик с водой. Помыла Лине ногу и всё охала:
- Как тебя угораздило? Пчему ты без ботинка?
На чистой ноге увидела, что пальцы ног были почти белые, на ступне и повыше было несколько порезов льдом, из ран сочилась кровь. Позвали медсестру. Пришла Рита, они с Линой хорошо знали друг друга по госпиталю, со временем сдружились. Рита обработала ранки. засыпала стрептоцидом, сделала перевязку, её позвали. Баба Тася замотала Лине ноги солдатскими обмотками, надела солдатские ботинки, сказала:
- Пойдите с Богом!
Шли медленно, Лина хромала. Добрались до насыпи, идти стало легче, хотя грязи и луж нет. Лине мешали шпалы, едва перешагивала через них, держась за девочек. Потом почувствовала жар во всём теле, с трудом добралась до училища, почти в четыре часа утра разошлись по комнатам, чтобы немного поспать.

Утром позвали врача, температура за 40°, вызвали скорую, отвезли в больницу на КБС. Лина пришла в себя, ей казалось, что голова стала маленькой, потрогала, голова была голая, без волос, заплакала. Подошла женщина:
- Ты, дочка, не горюй, мы все здесь лысые, больница-то тифозная, вот и обкарнали. Ничего, волосы вырастут, лишь бы не окочуриться.
Лина снова потеряла сознание. То, что было потом, ей рассказала медсестра:
- Пришёл на обход старенький профессор. Он делал обход в этой больнице через день. Подошёл к Лине:
- Откуда девочка?
- Из ремесленного.
- Сколько без сознания?
- Вот уже двое суток.
В это время его позвали к телефону. На обход он не вернулся.
- Ты умирала, врач сказала - всё, везите в бункер (холодное помещение для покойников). В морг по одному не возили, так как ежедневно кто-то умирал, ждали очередного. Снова пришёл профессор, спросил: "Как та девочка - ремесленница?" - "Она в бункере".
Он сразу пошёл туда, поднял её руку -рука упала.
- Она же ещё не застыла, - сказал он и стал слушать, приложив ухо к груди. Приоткрыл веки, потом достал из кармана маленькое зеркало, разжал рот и приложил зеркало к губам. Чуть подождал, посмотрел и сказал:
- Срочно скорую! В городскую, в терапию.
- Но у неё тиф.
- Нет у неё никакого тифа, двухсторонняя пневмония лёгких.

Лина пришла в себя уже в городской больнице, сестра привезла туда больную, тоже с воспалением. Вот она и рассказала Лине, что с ней было. Лине очень хотелось поблагодарить профессора за спасение, но как? Ей сказали, ему это ни к чему, он ежедневно кого-то спасает.
В больнице Лина пролежала целый месяц, заново училась ходить: ноги ослабли и плохо держали. Как только смогла ходить сама, без помощи, её выписали под наблюдение врача (больница тоже была переполнена). В училище отвезли на скорой, там врач поместила её в изолятор, назначила лечение, заходила ежедневно.

Вскоре заводу им.Колющенко потребовались лучшие учащиеся: три токаря- универсала и два слесаря инструментальщика. Выбирали лучших претендентов на шестой разряд, на выполнение заказа для фронта на машины "Катюши". Трёх мальчиков-токарей направили в цех №2, двух девочек - слесарей: Зою Подкину и Лину Рогозину в цех №4 на изготовление головок к снарядам для "Катюши". Работа была сложная: сначала нужно было лицевым напильником шлифовать грани, а потом сделать притирку граней порошком. Порошок был зелёного цвета. Руки Лины от пальцев до локтей краснели, нарывы лопались и кровоточили. Увидит мастер промокшие кровью бинты и сразу гонит в здравпункт на перевязку. Через три месяца мастер подошёл и сказал:
- Вот что, дочка, я попрошу директора вашего училища заменить тебя. Не могу больше видеть твои руки.
Лина испугалась, схватила его за руку и со слезами просила не отправлять обратно:
- Это позор! Скажут - не справилась, опозорилась! Война закончится - руки заживут, а если отправите обратно, совесть будет мучить всю жизнь.
Взял он Лину за плечи, прижал к себе и сказал с болью в голосе:
- Вот она, война каких людей куёт!
И осталась она почти до конца войны в цехе. Вернулась в РУ. Осенью 1945 года был выпуск набора, в котором училась Рогозина. Несколько выпускников из разных групп оставили в училище, в том числе и Рогозину. Двух парней отправилил в Уфу, в техникум учиться на мастеров, два парня и девушку - на преподавателя физкультуры, одну Хитрюк оставил себе секретарём. Рогозину оставили помощником мастера, в этой группе мастер был очень болен.

Все с замиранием сердца ждали сообщения Левитана. На этот раз он говорил радостным голосом, который проникал в сердца и сознание людей. Когда все услышали и поняли, что войне конец, творилось что-то невероятное. Радость была общей, обнимались, целовали друг друга подряд. Но у каждого была своя радость и не радость тоже. Смеялись и плакали, играла музыка, звучали песни. Лина радовалась, что уцелел в войне её старший брат Михаил, хотя всю войну был на передовой. Плакала, что от младшего брата Григория не было никаких вестей уже шесть месяцев. Что с ним? Где он? Это невозможно понять - нет ответа

На второй день Лине поручили организовать факельное шествие в честь Победы. Казалось бы, что тут организовывать - объявил и пошли. На деле оказалось трудно до слёз. Сначала заказала палки в тарный цех: ходила за мастером и начальником, чтобы срочно начинали делать, а у них свои дела. Начали делать - немного успокоилась. Где брать паклю? в училище нет, на заводе сказали - "Нет". Пошла на старый заброшенный склад, а он завален литейными отходами. Порасспрашивала у рабочих, они сказали, что в этом складе до войны была пакля, но что от неё осталось? Собрала две группы мальчиков и свою группу. Набралось 60 человек, а где взять столько лопат? Собрали, что было в училище; ходила по цехам, клянчила, кто сколько может. Пока искала лопаты, ребята уже работали, разгребая склад. К большой радости, нашли три тюка и они не сгнили и были сухие.
Остался один день до назначенного шествия. Нет мазута. Где брать? Всех обошла - нет и всё. Всю ночь не спала, не один раз плакать начинала, да только слезами горю не поможешь. Подумать страшно! Как можно сорвать такое мероприятие? Соберётся всё училище и некоторые заводчане, а факелы без горючего - ничто.
Снова подсказали старики:
- А ты, дочка, сходи в депо, может там что отломится.
Человек из депо сказал:
- Есть кое-какие отходы - гореть будут, только без бумаги от начальства дать не могу, не обессудь.
Пошла к начальнику депо, а он на совещании. Вызвала, он долго не мог понять, что я хочу и зачем.
-Выдумываете чёрт знает что, - махнул рукой и ушёл совещаться. Дождалась конца, зашла прямо в кабинет начальника вокзала. Он оказался понятливым, но очень спешил.
- Приходи, - говорит, - завтра, что-нибудь придумаем.
- Факельное шествие назначено на сегодня вечером, а нам ещё надо 500 палок обмотать и мазутом смазать. Но ради всего святого, помогите! зимой рассчитаемся.
- Странно, как ты думаешь рассчитаться?
- Занесёт ваше депо и вокзал - придём и разгребём.
- Ну надо же, кто тебя выдумал?
- Сами подумайте, как всё здорово будет: на улицах темно, а мы с горящими факелами да с песнями - это же праздник! Праздник Победы!
Обратился начальник к помощнику:
- Ну что с ней поделаешь? а ведь за общее дело бьется девчонка. Давай-ка помоги.
Пошли в депо, там собрали какие-то баллоны.
- Бери, - говорят, - неси, ты вон какая сильная.
- Заберём. Приведу ребят. Спасибо!

Вечером, когда стемнело, собрались у завода, построились по шесть человек в ряд, у каждого факел в руке. Сзади - грузовая машина, вся разукрашена; в ней - запасные факелы и горючее, по краям в кузове стояли мальчики с факелами. Шли по улице Ленина (ныне - Свободы) с музыкой и песнями, несли несколько транспарантов.
Затем шли сотрудники и несколько заводчан. Жители города высовывались из окон, некоторые выходили и присоединялись.
Пока дошли до Кирова, шествие превратилось в демонстрацию. Прошли всю ул.Кирова (она тогда была главной). Обратно шли так же, уставшие и счастливые; говорили о том, что это навсегда останется в памяти.

Страна ликовала и плакала, когда появились эти строчки:

С днем Победы поздравляем,
Фронтовик наш дорогой.
Пусть на всей земной планете
Будет счастье и покой.
Пусть не льется кровь людская
И не рушатся дома.
Не страдают с горя вдовы,
Мать не плачет у окна.
Много лет еще минует,
Но пока мы будем жить,
За победу над фашизмом
Будем вас благодарить.
Пожелаем вам здоровья,
Никогда нужды не знать.
На работе, как на фронте,
Побеждать и побеждать.

Семнадцатилетняя девушка посвятила его своим старшим братьям - Михаилу и Григорию, вернувшимся с фронтов Великой Отечественной войны. В день, когда окончилась война.