Художник и война. Сочетание этих слов вызывает в памяти картины, написанные мастерами батальной живописи. Многие сражения минувших и нынешнего веков запечатлела кисть художников-баталистов. Великая Отечественная война породила качественно иное понятие — художник-фронтовик. Содержание этого понятия раскрывается не только принадлежностью художника к батальному жанру. Война по-новому определила смысл и назначение его профессии.
Гибель ценностей цивилизации и самого творца красоты — человека мучительно воспринималось всеми, а деятелями литературы и искусства — особенно. «Как бы ни были высоки наши побуждения, — говорил К. Симонов, — война все равно остается противоестественным состоянием каждого человека, не потерявшего людской облик». Художники на войне особенно быстро формировались нравственно. Для многих из них, особенно молодых, там закладывался фундамент будущего творчества, независимо от того, обращались ли они потом к теме войны или изображали мирную жизнь.
Они служили в разных родах войск, имели разные воинские звания и военные специальности. Каждый из них выполнял тяжелую, опасную работу, которую ему отводила война. Заниматься любимым делом удавалось немногим.
Источник: Ярков С. П. Художник на войне: Фронтовой дневник и рисунки В. В. Зимина

Кстати, книги, о которых упомянул, набрали в полуразрушенных немецких особняках наши бойцы. Особенно дорогой для меня стала книга-альбом, посвященная Леонардо да Винчи. Отпечатана в мюнхенской типографии в 1910 году. Жаль только, несколько ее страниц оказались вырванными.

О легендарной "катюше" за послевоенные годы было сказано много. Это оружие, которого так боялись фашисты, заслужило этого. На протяжении всей Великой Отечественной войны мы умудрились сберечь доверенные нам секреты. Как ни охотились фашисты, но так и не захватили реактивную установку в качестве трофеев.
Однако кто и где изготавливал реактивные минометы, до поры до времени не знали даже мы, кто воевал в этих частях. Лишь много лет спустя после Победы стало известно, что, наряду с другими заводами, "катюши" и снаряды к ним делали и в Челябинске.

Родился в деревне Тихоновка Щучанского района Курганской области. Деревня стоит в окружении лесов, на берегу озера Горькое, известное своими лечебными грязями. Здесь до войны действовал санаторий для детей, больных полиомелитом.
Прапрадед мой, Ельмикей Соколов, один из первых поселенцев деревни Тихоновка. Родители: отец — Соколов Андрей Павлович (1873- 1941гг.), мать - Соколова (Кусикова) Анна Ивановна (1874-1955 гг.). У мамы было 21 ребёнок, выжило семеро: Иван, Илья, Анастасия, Полина, Владимир, Василий и я - Костя, двадцатый, самый младший.
Помню голодный 1921 год. Семья наша - 10 человек: родители, бабушка и нас семеро. Мама взяла троих детей: Настю, Полину и Илью и уехала с ними в Сибирь. Старший брат Володя отправился на заработки в город Челябинск. Остались мы впятером: отец, бабушка, Иван, Вася и я. Отец продал новый дом, заколол племенного жеребёнка, до весны мы дотянули. Весной варили крапиву, питались хлебом из лебеды. Со старшим братом Ваней ходили по лесам и болотам, собирали грачиные яйца (рядом с деревней был большой грачиный колок, очень похож на мой офорт «Апрель»), Ваня лазил по деревьям, доставал яйца и мы туг же их выпивали.
Один раз с нами произошел такой случай: увидели небольшой берёзовый колок в воде и сорочье гнездо, Ваня полез на березу за яйцами, а в гнезде оказалась утка это был праздник, на обед принесли утку и полный картуз яиц.

1929-1930 гг. Началось раскулачивание, всех начали загонять в колхозы, тятя (отец) в колхоз не пошёл. Хорошо помню, пришёл отец с собрания по раскулачиванию и говорит маме, что его выбрали в комиссию по раскулачиванию. Отец сказал: «Как же я пойду завтра к Илье Терентьевичу и Егору Васильевичу, добрым соседям, отбирать нажитое?». Утром проснулся, а тяти нет - ночью он уехал в Челяоинск, на Тракторострой. Написал нам письмо, что устроился плотником в первой бригаде и чтобы мы всё бросали и приезжали к нему в город. Мы сложили на сани пожитки, что могли увезти, сзади привязали молочную корову Пеструху, всё остальное хозяйство бросили: три коровы, две лошади, овцы, куры, гуси. Первое время жили на квартирах, потом выкопали землянку в посёлке Будёновка.

В 1930 г. вся наша большая семья работала на строительстве Тракторного завода.
1931 год. Снова голод. Мы всей семьёй уехали в Сибирь, в г. Боготол Красноярского края.

1933 год. Семья вернулась в Челябинск из Сибири, в посёлок Будёновка, снова началась жизнь в большом городе. Мне исполнилось 17 лет.
По приезде в Челябинск меня устроили на ЧТЗ чернорабочим, через некоторое время я уже работал учеником на токарном станке. Закончил трехмесячные курсы слесарей и стал дежурным слесарем по автоматному отделению механосборочного цеха. Вскоре перевели в отдел главного механика на капитальный ремонт станков. Мы разбирали импортные станки. Работа интересная, но тяжёлая: деталь надо снять, а она на горячей посадке, вот и бьёшь медной кувалдой целый день, пока не снимешь. Выходные все рабочие отдыхают, а на этом участке всегда срочная работа.

Помню, в детстве любил рисовать коняшек, вырезать ножницами и клеить на окна. Молодые девушки собирались на вечёрки: пряли при лучине, пели песни. Как-то одна из подружек сказала моей старшей сестре: «Настя, Костя у вас будет художником». Я это запомнил, хотя мне в ту пору было всего 3 или 4 года.

В этом же году я пошёл в школу во второй класс, так как умел писать, читать и знал таблицу умножения. Однажды Зинаида Ивановна (учительница) принесла рулон бумаги и спросила: «Кто напишет плакат?». Я поднял руку , дома написал печатными буквами и с одного бока нарисовал окраину деревни и ребят, которые пускают воздушного змея. Всем понравилось. Это была моя первая работа, потом мне ещё давали писать плакаты. В 1931 г. меня перевели в третий класс. Учителя заметили во мне художественный дар и говорили, что этому мальчику надо учиться на художника.

В марте 1936 года прочитал в газете «Челябинский рабочий» о наборе в изостудию, организовал которую Николай Афанасьевич Русаков (1888 - 1941 гг.), известный уральский живописец и патриот, большой энтузиаст
и жизнелюб, создатель Челябинского отделения Союза советских художников, первый председатель С. С. X.
Я тут же после работы побежал, студия находилась во дворе нынешнего Выставочного зала. Открываю двери, смотрю, рисуют портрет, у некоторых чуть не в натуральную величину, подумал про себя: «Вот бы мне так!». Подхожу к учителю — высокому, стройному, худощавому человеку. Это был И. А. Русаков. «Хочу научиться рисовать». «Что-нибудь показать есть?». «Нет». «Нарисуй что-нибудь с натуры и приноси». Домой я не бежал - летел. Посадил отца позировать, он интересный, большие чёрные волосы и рыжая борода. Принёс рисунок учителю, он посмотрел и сказал: «Приходи заниматься».
К тому времени мне исполнилось 20 лет. У меня всегда было огромное желание рисовать, и когда представилась возможность, я не раздумывал. Началось моё учение и мучение. Днём работал на стройке, а вечерами учился. Бывало, мужики в бригаде сядут на перекур, а я их рисую. Они меня звали «наш художник».

Первое задание от мастера — портрет, мне казалось, что у меня получилось, но Николай Афанасьевич, водя по рисунку контурными штрихами, приговаривал: «Смелей, смелей!».
Весной ходили в парк писать этюды. При просмотре, глядя на мой этюд, Н. А. сказал; «Вот и ещё один пейзажист появился». В первый же год учёбы нас, семерых человек, премировали: дали по пять тюбиков белил.
Всё лето мы с другом Сашей Хариным ходили после работы в парк на этюды, и когда оставались в городе, с азартом рисовали портреты, наброски, этюды, каждый день без перерыва, в любую свободную минуту.

1936 г., осень. На первом занятии Н. А. сделал постановку «Поясной женский портрет с кувшином в руках». Я раскрыл этюдник, поставил холст, сделал набросок углём и начал раскрывать маслом. Н. А. дошёл до меня, посмотрел, высоко поднял мой холст и сказал: «Смотрите, какой он к нам пришёл и какой сейчас стал!», поставил и пошёл дальше. Это, конечно, меня подбодрило, значит, мои труды во время летних каникул не пропали даром,

1938 год. Была выставка летних работ студийцев. Впервые дал на выставку портрет отца (сейчас находится в фондах Челябинской картинной галереи). Получил очень хороший отзыв посетителей выставки, мне пророчили будущее художника.

С первых дней войны нас, четверо братьев, призвали на фронт.
Мне исполнилось 25 лет. Никогда не забыть прощания с родными. Отец принёс бутылочку, мы с ним выпили, и он заплакал. Я первый раз видел его таким, было очень тяжело на душе перед посадкой в вагоны.
7 июля 1941 года нас повезли на фронт. На одной из остановок стоял поезд с беженцами, которые кричали нам: «Куда вы едете, там такое!» Помню, я даже обиделся. Все вокруг стриженые, а у меня копна волос, я машу руками и кричу: «Мы им дадим!..». Ехал на войну с энтузиазмом, о смерти даже мысли не было.
Формировались в г. Димитрове. Меня, как кадрового разведчика зенитной артиллерии, зачислили в отдельный зенитный отдел артиллерийского дивизиона разведчиком. Стояли мы в лесу в трех километрах от г. Ржева Тверской области.
В газетах, которые до нас доходили, замелькали заголовки: «Новое Ржевское направление». Мы спросили политрука: «Это что, наше направление?». Он ответил: «Нет». Возник вопрос: «Почему?».
Как-то прибегает доярка со стоящей неподалеку молочной фермы и сообщает, что три ночи подряд приходит какой-то человек и к утру уходит. Командир нас выстроил и спросил: «Кто пойдёт добровольно?». Я поднял руку. Пошли трое, залегли в разных местах. Тишина — только кузнечики стрекочут. Донёсся гул самолётов, по определению - тяжёлые немецкие бомбардировщики, гул приблизился, и началась бомбёжка станции Ржев, где стояли эшелоны с боеприпасами и военной техникой. Стали появляться немецкие самолёты, а потом появилась «рама» — немецкий корректировщик. Нам бы надо бить из пушек, а мы с одними винтовками отсиживаемся в лесу. До нас доходил звук тяжёлых немецких бомбардировщиков, вспыхнуло зарево пожара над Ржевом, слышались
взрывы, всё горело, осколки долетали почти до нас. Я подумал; « И наши пушки там рвутся, вместо того, чтобы бить из пушек, мы прячемся в кустах с винтовками, в трех километрах от города. Почему?». Вопросы оставались без ответа.
Через некоторое время наш артиллерийский дивизион снялся с места и начал кружить, пока 11 октября под Вязьмой не попал в немецкое окружение. Мы рук не поднимали, нас просто сдали.

Летом 1942г. немцы бросили на нас танки, нам пришлось рассредоточиваться и вскоре попали в плен.

С июля 1942 г. по июль 1944 г. , два года находился за колючей проволокой в лагере для военнопленных на территории Западной Белоруссии. Эти два года были гранью между жизнью и смертью. В лагере было много бараков, каждый из которых обнесён колючей проволокой. Кормили нас хуже свиней: маленькой булочкой («эрзац-хлеб»), которую делили на 12 человек и баландой из неочищенной картошки вместе с грязью. Люди болели и умирали с голоду. Дело доходило до людоедства. У меня начался сильный понос. Чтобы выжить, я отказался от баланды и пил один кипяток. Это меня и спасло.

Как-то утром пришли немцы брать на работу. Все кинулись, а взяли всего несколько человек. Я сел с вечера к воротам и просидел всё ночь, чтобы быть в первых рядах.

Утром пришли снова брать на работу и меня взяли в рабочий батальон. Когда нас гоняли на работу, иногда на дорогах попадались куски хлеба, которые подбрасывали жители.

Были побои, пинки от немцев. Как-то грузили на вагоны тюки сена, немцы торопились. Я чем-то не понравился одному конвоиру, он меня подозвал и пнул сапогом в живот. Сделав вид, что мне плохо , не стал грузить.

В июле 1944 года Советская армия подходила к Минску, немцы забегали, нас, военнопленных, колонной погнали на Запад. Через какое-то время остановили, сделали привал, чтобы решить, что с нами делать: расстрелять или гнать дальше (ребята, знающие немецкий язык, эти переговоры слышали). Всё же решили гнать дальше. Па одном из полустанков, загнали в товарные вагоны и повезли в Германию,
Мной был совершён экспромтом групповой побег на ходу поезда.
Хорошо помню, лежим мы в углу вагона с другом по лагерю Петькой Бадаевым (бывшим инженером из г. Москвы). У меня голова «разламывается», весь горю, два года рвался на волю - и никак, и вот везут в эту проклятую фашистскую Германию. Бежать, но как? Посмотрел на люк-окно: «Нет». Если через двери - там немцы. Стоп. Меня осенило. Мысль сработала очень чётко. В противоположном углу, где двери, стояло ведро с водой. Сказал: «Петя, я сейчас пойду пить, потом ты пойдёшь» и пошёл по ногам лежащих на полу пленных, сознательно надавливая как можно сильней, чтобы не спали. Посмотрел на двери: приоткрыты, проскочить можно, по бокам — два немца с автоматами.
Дошёл до ведра с водой, брякнул, обратно шёл, ступая по ногам спящих товарищей, лёг, спокойно немного полежал, говорю Пете: «Иди пить и крикни: А где ведро? В вагоне темно, я пойду тебе показывать, когда сравняюсь с дверями, будь наготове!».
Я встал, дошёл до дверей и сделал резкий прыжок в приоткрытую дверь вагона, в неизвестность, темноту, на полном ходу поезда.
Прыжок в неизвестность.
Вот что интересно: напряжение всех моих сил было таково, что на полном ходу поезда не упал, сразу бежать, потом пополз по какому-то полю ржи или овса. Немцы открыли стрельбу, но состав не остановился, и вскоре всё стихло. Ползу, слышу, за мной кто-то ползёт - Петька! Обнялись, расцеловались, выползли на поляну, еле дышим. Видим, из-за бугра поднимается группа людей.
Облава!.. Мы в страхе кто куда побежали. Я, наверно, убежал далеко, забрался под корягу. Слышал крики, думал, Петьку схватили, потом всё стихло. Вылез из-под коряги - место сырое, болотистое, иней, хотел прилечь, страшно хотелось спать, однако уснуть не смог. Кричал Петьку, но никто не отозвался. Пошёл дальше и вышел на сосновый бор. Слышу - петух запел, деревня близко, надо уходить дальше. Дошёл до кладбища, пошли заросли, небольшой родничок, полянка - упал и уснул. Проснулся, открыл глаза и невольно выругался про себя — вот он гад! Немец стоит с
автоматом, лежу, не шевелясь, приоткрыл глаза стоит в той же позе! Оказалось, это была галлюцинация — за немца принял пенёк старого дерева и сучок, торчащий как автомат.
Вышел к деревне — всё тихо, домик небольшой на отшибе, подошёл к окну, постучал, выглянул дед, спросил у него: «Немцев нет?», он кивает - «Нет». Попросил: «Дедушка, дай хоть сухарик», он дал пригоршню, сказав: «Видишь большой дом, у них корова, тебя накормят». Я зашёл - накормили хорошо, вышел, иду, поле ржи, полянка, упал и уснул. Приоткрыл глаза, чувствую ветерок лёгкий, колосья ржи и на них качаются человеческие головы, убеждаю себя, что это галлюцинация, тру глаза - нет, качаются, стало не по себе...
Встал и пошёл лесом, на краю увидел большой дом. Стал присматриваться, вижу, под окнами виселица с повешенными, тут мне стало опять не по себе. Стал размышлять, что если немцев нет, партизаны близко, трупы бы убрали, значит это снова галлюцинация. Зашёл в дом, меня накормили, на вопрос: «Где партизаны?», лишь махнули рукой в сторону. Пошёл дальше дорогой до следующей деревни, спросил про партизан, мне ответили: «Вон, по улице идут двое». Так мы встретились. Они говорят: «А мы тебя третий день ищем». Оказывается, та группа из-за бугра, которую мы приняли за немцев, была из выпрыгнувших с поезда вместе со мной пленных. Всего их было семеро, вместе с моим другом Петькой, я - восьмой. Лишь один из нас был ранен в плечо.
Вот так экспромтом мной был совершён групповой побег из фашистского плена. Встреча была незабываемой: меня благодарили, обнимали и
жаловались, что очень больно давил на ноги, когда шёл по вагону.
Попали мы к белорусским партизанам из отряда имени Медведева. Это было на территории Белоруссии, Островецкий район, станция Островец, деревня Ковали, в нескольких километрах от границы с Литвой.

После войны с Японией, когда выехали на свою территорию, был назначен главным художником Дома культуры Армии. На один год меня задержали в армии. Демобилизовался в июле 1946 г., ровно через 5 лет после призыва.
При демобилизации мне дали характеристику. Я всегда смеюсь, когда вспоминаю, там есть такие слова: «Образование 5 классов. Всесторонне развит». Если бы они знали, не 5, а всего 2 класса...

Из нас, четырёх братьев, ушедших на фронт, вернулись трое: старший Иван, который всю войну провёл на Балтике, защищая Ленинград, служил механиком на «морском охотнике», Илья — первоклассный шофёр, возил снаряды и мины на передовую и я, Костя. Брат Владимир пропал без вести. Брат Василий и сёстры: Анастасия и Полина трудились в тылу. В годы войны Василий умер. Сёстры прожили долгую трудную жизнь.